Или дворянин, имеющий бесправных крепостных и выдумавший себе псевдоницшеанскую (я доказываю так превосходство себя над моралью!) или псевдооккультную философию (я поглощаю жизненную силу!).
Быть может, и так. Это, правда, скорее касается Ренессанса или даже Средневековья. Так или иначе, дворянину тех времён вряд ли с высокой вероятностью могло угрожать наказание, так что к разговору о связи между строгостью наказания и частотою преступлений это мало относится.
Как человек, у которого несильно, но постоянно болели зубы, замечу, что неотвратимость наказания гораздо действеннее жестокости.
По формулам, угроза должна делиться на риск её возникновения, поэтому действий, несущих процентную вероятность потери миллиона долларов, человек должен избегать так же, как избегал бы потери десяти тысяч долларов. В глубине подсознания человек не знает формул, но реагирует довольно схоже.
Математики иронизируют над парадоксом: при десяти процентах вероятности получить миллион долларов, восьмидесяти девяти процентах вероятности получить сто тысяч долларов и одном проценте вероятности не получить ничего человек часто соглашается на уменьшение вероятности получения миллиона вдвое — если при этом исчезает один процент вероятности остаться ни с чем. Но парадокс кажущийся: человек просто взвешивает не денежные суммы, а свои эмоции в каждом из гипотетических вариантов.
Впрочем, я — более или менее обычный человек. Преступники — люди по определению необычные. Криминологам виднее, как они рассуждают, — может, и впрямь суровость наказания им безразлична?
Знать бы ещё, что криминологи не ангажированы идеологически. Трудно поверить тому, что повседневная логика и твой субъективный опыт отрицают.
Если миру что-то и нужно, то только здравомыслящие люди. Всё остальное - заблуждение.
Не по теме. Здравомыслие — просто способ искать верные средства для достижения целей. Если верным средством окажется жестокость, то здравомыслие будет призывать к жестокости. Вопрос именно в том, оправдана ли жестокость к правонарушителям с точки зрения «здравого смысла».
Впрочем, необходимость некоторой жестокости к правонарушителям — или, выражаясь точнее, причинения некоторого страдания правонарушителям, — признаётся практически каждым. Пробыть в тюрьме два года или три месяца — это тоже страдание.
Поэтому речь у нас идёт о «жестокости», избыточной с точки зрения современного гуманного дискурса.
Товарищ, к чему весь этот максимализм? Почему бы не найти, скажем, достаточно толкового гипнотизёра, дабы сделать из преступников безвредных членов общества? И это только один вариант. Нужен ведь результат, а не процесс, который к нему приводит.
С одной стороны, это — дело далёкого будущего. С другой стороны, если я буду тайным психопатом, причём не аффективным гопником, а разумно просчитывающим последствия своих шагов интеллигентным маньяком вроде Ганнибала Лектера, то, зная, что даже в худшем случае меня подвергнут лишь мягкому гипнотическому перевоспитанию, я не буду иметь никаких ограничивающих угроз своим фантазиям. Впрочем, общество грядущего может оказаться в состоянии предотвратить подобные вещи на генетическом уровне, поэтому правильный ответ — «не знаю». Применительно к нашим дням это — в любом случае фантастика.
Забавно, что до сих пор никто не предложил запытать Джокера в прямом эфире и сказать, что так будет с каждым зарвавшимся отморозком. А ещё забавнее то, что это именно я первым высказал Х)
Люди не настолько злы, насколько воображают после мучительного путешествия через очередную тёмную подворотню. Подобные зрелища в прямом эфире вызывали бы у них сильный дискомфорт.
Ежели помните, в культурном да просвещённом античном мире рабство было абсолютнейшей нормой, и никто не видел там вообще ничего негуманного, а сейчас за такое сажают. Что изменилось? Кто-нибуть из присутствующих здесь отказывается от приобретения раба только потому, что боится наказания?
Два предположения:
— что всеобщая мораль идентична морали присутствующих тут;
— что некто вроде Ходорковского отказался бы от приобретения рабов, если бы не опасался законной кары или мести мира.
Правда, рабы не всегда эффективны, но в некоторых случаях — к примеру, для сохранения тайны лабиринта построенной пирамиды, — бесправное «говорящее орудие» может очень даже пригодиться.
Но вообще неправильно разделять две части единого процесса: трансформацию менталитета и трансформацию законодательства. Ведущей частью — вроде бы — является менталитет, но без поддержки законодательством его трансформация способна заглохнуть или даже откатиться обратно в результате смены поколений. Кроме того, менталитет сам по себе — без поддержки официальных или неофициальных «институтов мести за нарушение» — не может повелевать всеми. Закон же предназначен, чтобы до некоторой степени ограничивать даже тех, кто считает, что правило «не убий» к нему не относится.